его особенности: “После удачного полета с радости позволил себе лишний раз крутануть самолет. Плакал парень, просил простить… Мы были неумолимы” [17]. Его отчислили из аэроклуба за “воздушное хулиганство”. Иногда Гагарин ночевал у него, иногда отправлялся в более далекие экспедиции.

Одна из них описана сразу несколькими свидетелями. Гагарин и его друг Виктор Калашников поехали к его сестре Рите, которая в тот момент жила в спортлагере на Волге. “И вот фактически в одной палатке мы провели несколько дней вчетвером… Свободных палаток не было, ну, у нас там были лишние койки. Поместились вместе. Вечером у костра Юра рассказывал о своей жизни” [16]. У Риты была подруга, которая жила с ней в одной палатке. Она запомнила Гагарина как юношу, у которого “был фотоаппарат. Они стали нас фотографировать, а мне это не понравилось, одеты были не очень, в одних трусах и майках. Я стеснялась, а этот парень стал приставать, чтобы вместе сфотографироваться. Его настойчивость мне не понравилась. Я его еще раньше запомнила по одному вечеру танцев, который индустрики проводили в Доме учителя. Он тогда подошел ко мне и пригласил на танец. Я – маленькая, а он вроде бы еще меньше. Маленьких я не любила. И отказала ему. Ко мне потом подходит Калашников и говорит, чтобы я ушла с вечера, так как мой отказ – это оскорбление индустрикам. Я обиделась и ушла. И вот он снова здесь!.. Потом Рита говорит мне, что они остаются ночевать. Я возмутилась, но Рита говорит, а куда ж мы их денем. Мы с Ритой спали вместе, а они – на Ритиной койке. Наутро я говорю: «Дайте мне пленку, я проявлю ее и сделаю фото». Ребята переглянулись и отдали. Я сама проявила ее и сделала снимки, какие мне понравились, а пленку сожгла” [7].

Трудно сказать, было ли предложение “щелкнуться” просто проявлением дружеских намерений – или завуалированной офертой вступить на более скользкую тропу, но мемуаристки часто описывают Гагарина как молодого человека с фотоаппаратом, хорошо освоившего как репортажную, так и постановочную съемку. Некоторые сохранившиеся фотографии, особенно из коллекции В. Калашникова, достаточно красноречивы.

Раз уж обо всем этом зашла речь, заметим, что женская фамилия, чаще всего всплывающая в связи с саратовским периодом Гагарина, – Миронычева, Римма Миронычева. Об отношениях с Риммой внятно рассказывали гагаринские друзья, а в нулевые годы она сама – тогда уже Римма Гаврилина – дала одно-два интервью российским таблоидам. Настаивающая, что “никакой любви у нас не было”, она тем не менее припоминает несколько ярких эпизодов из истории их отношений – в том числе, как Гагарин (“юркий, улыбчивый, общительный, находчивый, вечно что-нибудь сморозит, подшутит, тискнет тебя, ущипнет”) при пособничестве будущего завкафедрой истории Московского авиационного института В. Порохни затащил ее к себе на урок немецкого языка и, крепко держа за руки, не отпускал, пока не прозвенел звонок. В другой раз те же двое “вообще искупали меня в фонтане возле техникума. Я сопротивлялась, как могла, отбрыкивалась. Но все равно оказалась в воде. Выбралась оттуда вся мокрая, рабочая форма прилипла к телу. Показаться в таком виде в аудитории было невозможно. Пришлось, погрозив ребятам кулаком, идти домой переодеваться” [4].

Лагерная жизнь временами оказывалась не менее пикантной, чем гражданская. Мартьянов описывает пир, состоявшийся сразу по двум поводам: Денисенко получил звание подполковника, а начальник штаба, бывший военный штурман П. Соколов – выиграл десять тысяч (немалая, даже на старые деньги, сумма). “Они поставили бочку пива на аэроклуб с этих денег. Ну а буфет обслуживал наш именно состав летный аэроклуба, после полетов, конечно, слетали, показали полет строем” [15]. Гагарин с Соколовым установили на бочку качок – и разливали пиво по кружкам [3], после чего помогли Мартьянову разобрать буфет “и отвезти его в Сельскохозяйственный институт, откуда он был” [15].

В июле Гагарин с трудом отрабатывал посадку, в августе – летал уже более-менее свободно, а в сентябре пришла пора выпускных экзаменов.

Двадцать седьмого сентября курс в аэроклубе завершался, и надо было решаться – что дальше?

Гагарин узнал, можно ли призваться таким образом, чтобы его – как обладателя диплома аэроклуба: налет 42 с половиной часа, 81 самостоятельный вылет, вся теория и практика на “отлично” – направили не абы куда, а в военно-летное училище. Оказалось – можно. “Октябрьский райвоенкомат сделал запрос в 1-е Чкаловское авиационное училище имени К. Е. Ворошилова на нескольких выпускников Саратовского аэроклуба, в том числе и на Юрия Алексеевича Гагарина. Вызов пришлось долго ждать. Там тоже шли затяжные дожди, и очередной выпуск задерживался. Наконец, 17 октября, пришел вызов” [4]. Саратовская – да и, похоже, металлургическая – эпопея заканчивалась. Семь лет, потраченные на изучение профессии, которая ему не пригодилась, превратились, тем не менее, в символический капитал, и ценность его впоследствии будет только увеличиваться. Очень вовремя, однако ж, ему удалось запрыгнуть в поезд, идущий в противоположном направлении. Директор СИТа написал на папке “Личного дела” Гагарина “Призван в ряды Советской Армии” [4], а сотрудники Октябрьского райвоенкомата сделали в личном деле Ю. А. Гагарина запись: “Призван на действительную воинскую службу и по его просьбе направлен для поступления в военное авиационнoe училище летчиков” [3].

Глава 5. Валюта

Счастливо избежавший депортации в Томск, Юрий Гагарин был призван в ряды Советской армии 27 октября 1955 года Октябрьским райвоенкоматом города Саратова и направлен на учебу в Первое Чкаловское военно-авиационное училище летчиков имени К. Е. Ворошилова. То есть он все-таки поступил в училище – или 21-летнего молодого человека попросту забрали в армию после окончания техникума? Скорее поступил, хотя и без экзаменов; и поскольку он сам проявил инициативу и декларировал желание продолжить службу в качестве офицера, то смог выбрать место ее прохождения сам; в принципе, обучение в училище приравнивалось к прохождению армейской службы. Хорошо; но зачем же он по второму разу пошел учиться на летчика, если уже стал летчиком в Саратовском аэроклубе? Затем, что в аэроклубах обучали летчиков-любителей, а вот профессионалов – в училищах.

Путаница не заканчивается и на этом: так, Гагарин поступил в Чкаловское училище – а окончил Оренбургское. Как так? Дело в том, что город Оренбург с 1938 по 1957 год носил имя летчика Чкалова, а затем по загадочным причинам (возможно, кому-то пришло в голову, что странно называть город по имени человека, который никогда в нем не был) переименовался обратно; соответственно, пришлось переназывать и училище.

Из Оренбургского летного вышли более двухсот летчиков-асов, героев Советского Союза – в том числе Чкалов (еще когда училище находилось в Серпухове; из Серпухова его перевели потому, что в Оренбурге более солнечно – что важно для летчиков, – чем в Подмосковье), Бахчиванджи, Полбин, Грицевец, Юмашев – это было то советское офицерское учебное заведение, которое могло быть и мечтой стремящегося к небесной романтике юноши, и прототипом для описанного Виктором Пелевиным в повести “Омон-Ра” Зарайского Краснознаменного